Не могу не поделиться этим отрывком из книги "Наука быть живым" Джеймса Бьюдженталя
Приводится один из моментов терапии Лоренса - супер мега эффективного Бизнесмена, которого начали беспокоить чувства страха собственного несуществования.
Ситуация которую я приведу, была поворотной для его выздоровления.
Это так похоже на те моменты, когда я позволял себе проявлять гнев и разбивал детские игрушки о пол....
прям очень отозвалась.
— Ты по-прежнему очень рассудителен, но настолько отделен от того, что происходит у тебя внутри, что я не верю, что ты действительно открыт для большей эмоциональной вовлеченности.
— Да, возможно. Ну, посмотрим... Еще раз тишина.
Я мог почувствовать каждый незначительный поворот в нем в направлении к большей внутренней открытости.
— Главное, что я осознаю: какое-то далекое напряжение, как ближайшая гроза на горизонте. Боюсь ее — так же, как боялся своих страхов. Да ладно уже! Я и не знал об этом. Да, это такое же зловещее предчувствие. — Пауза. — Я действительно научился бояться того, что происходит внутри меня, да? Чувствую, как-будто что-то однажды появится оттуда и уничтожит меня. Сначала страх небытия, теперь гнев, который хочет уничтожить все вокруг. Хм-м. Джим, я действительно чувствую, что он растет во мне сейчас, и я совсем не уверен, что хочу рискнуть дать ему волю.
— Он так силен, что ты не знаешь, сможешь ли ты управлять собой, верно? — Я чувствовал, как легкие изменения в атмосфере все перемены во внутреннем переживании Ларри. Я наблюдал как легкое напряжение его мышц, когда он все более неподвижно сидел на диване, и изменение его дыхания, которое стало короче и немного чаще. Возможно, я заметил и другие сигналы. Он снова исправил наволочку на подушке, тщательно разгладив ее и аккуратно сводим уголки вместе.
— Я в замешательстве. — Звук застрял в горле.
— Ясно, что тебе нужно это замешательство, — настаивал я.
— Возможно. Я не могу думать особенно ясно сейчас.
— Слишком страшно позволить себе узнать правду о том, что происходит внутри тебя.
— Да, я знаю, что я близок к панике, страшной панике.
— Ты в замешательстве, потому что ты не хочешь испытывать страх.
— Я чувствую, что должен его сдержать, должен.
— Очень важно как-то сдержать это чувство.
— Да, я думаю, да. - Его голос изменился. Он начал отстраняться от чувства напряжения, которое пришло так близко. Его руки снова возились с подушкой.
— Теперь ты отступаешь назад и вводишь все в порядок. Совсем как с подушкой, которую заботишься, и следишь, чтобы мебель выглядела аккуратно. — Не знаю, почему я упомянул "мебель" именно в этот момент; это могло как-то прийти из подсознательного Ларри. Но как бы то ни было, слово прошло искрой сквозь пороховой погреб.
— К черту мебель! — крикнул Ларри, и внезапно бросил подушку в противоположную стену с такой силой, что оттуда упала картина. Он вскочил на ноги с искаженным лицом, из глаз брызнули слезы, и с языка слетели неразборчивые звуки. — Всегда этот чертовый мебель! К черту! И машину! И газон! К черту все! — Он размахивал руками в воздухе. Затем упал на диван и начал яростно бить по нему кулаками, но она оказалась мягкой, слишком несерьезным противником.
Я вздрогнул, когда он взорвался, и на мгновение забоялся, когда подушка полетела в стену и сбила картину. Однако теперь я испытываю приятное возбуждение. И в то же время у меня остается чисто животное беспокойство, запасная готовность к бегству. Бесполезность битья по подушке и дивану раздражала меня, потому что грозила сорвать все, что Ларри теперь выстраивал. Импульсивно я подвинул к нему стул с твердым сиденьем. «Ударь по нему!» — сказал я. Его кулак опустился прямо на сиденье стула. Раздался громкий солидный удар, но я мог предположить, что стул не был единственной жертвой. Похоже, это понравилось Ларри. Он быстро стал бить по сиденью обоими кулаками.
— Все это «Смотри за мебелью, Ларри, мой мальчик. Будь осторожен с деревянными вещами». Всегда! Всегда! Всегда! — Несколько запыхавшись, он остановился и посмотрел на меня с искрой удовольствия в глазах.
— Джим, Вы очень привязаны к этому стулу?
— Не особенно, Ларри. Не заботься об этом.
— О, я планирую заботиться о нем.
Он встал, взял стул за спинку, поднял его над головой и с силой ударил его о пол, тщательно подбирая угол, чтобы сломать задние ножки. Стул затрещал и что-то в нем сломалось, но ножки выдержали. Ларри снова поднял стул и бил его еще с большей силой. На этот раз треск был победным, и когда он поднял стул в третий раз, ножка отвалилась. Еще три потрясающих удара потребовалось, чтобы сломать другую ножку. Затем с помощью другой серии ударов были ампутированы передние ножки. К этому времени Ларри был поглощен своей задачей с напряжением и концентрацией истинного труженика. Я был в восхищении вырвавшейся яростью и энергией и тем, как Ларри нашел выход своему гневу. Я еще раз убедился, что доверяя человеческому чувственному опыту, я должен быть полностью открыт. Если я могу доверяться ему, он выберет свой собственный — подходящий и эффективный путь. Гнев Ларри должен был выйти наружу. Когда я продемонстрировал, что понимаю, насколько он разъярен, и верю в его способность управлять своими эмоциями, он нашел свой способ — под угрозой насилия позволить своей страсти проявиться. Потеря стула — пустяки по сравнению с потерянными годами жизни Ларри. Теперь он с минимумом необходимых движений стал бить по стулу широкими ударами ногами, чтобы сломать спинку стула, разорвать сидение и разбить его на мелкие кусочки. Он испытывал титаническую напряженность, которая при этом приносила ему большое внутреннее удовлетворение. Отрывая пластиковую обивку от спинки стула с сочным глубоким звуком, он посмотрел на меня: — Знаете, почему я не ехал в этот чертов лагерь? — Он усмехнулся. В его улыбке было что-то дикое.
— Почему, Ларри?
— Потому что я сломал диван в гостиной, когда устроил драку с другом, и был вынужден остаться дома и работать все лето, чтобы поднабрать денег на его замену! Чертов диван! — Он разрывал и раскалывал остатки стула на мелкие куски. - А потом, когда я проработал все лето, они не приняли деньги, а сказали мне положить их на мой счет в пользу колледжа! Они и так собирались заменить диван! Да ужаснутся всем ельдам! — Теперь он почти плакал. Я ждал. Ларри нашел свой собственный способ проработать старую обиду; я верил, что он продолжит это. Я на минуту спросил себя, что думают люди в кабинетах этажом ниже о грохоте и треске, который исходит сверху. Я надеялся, что они не сильно обеспокоены, но этом было скорее поверхностное и не глубокое беспокойство. Возможно, мое скрытое убеждение в своей правоте позволяло мне смотреть на свою работу как на более важную, чем их.
Тем временем Ларри с всеувлечением разрывал пластиковую обивку стула на мелкие кусочки. Он смеялся и сломал последнюю оставшуюся ножку стула. Внезапно мы оба поняли, что оргия разрушения закончена. Ларри отобрал самые большие куски дерева, которые остались, и передал их мне с ритуальными почестями. — Вот, доктор, охотничьи тропеи! — Затем он повернулся, собрал обломки стула и выбросил их в корзину. Он улыбнулся, показав жест большим пальцем, означающим, что все в порядке, и ушел. Я был истощен и опоздал на двадцать минут на следующую встречу.
Разрушение стула само по себе бессмысленно. Этот акт был древним ритуалом, первобытной драмой возрождения, бунтом против вещей и бытья, ориентированного на вещи, и бытья вещью. Акт разрушения стула утвердил Манифест Ларри, что он больше не вещь, а живое создание со своей живой энергией. Очень удачно, что Лоуренс получил новое имя, отмечающее его новое рождение, — Ларри.